Глеб ничего не сказал. Осторожно сунул фотографию во внутренний карман пальто и пошел прочь из аптеки.
- Куда поедем, Глеб Николаевич?
- Покружи здесь по улицам...
- Да тут и улиц тех...
- Все равно покружи.
Глеб вернулся на заднее сиденье машины, впялившись взглядом в окно. Поселок, в который они приехали, был не слишком большим и правда. В таких обычно все и всё друг о друге знают. Вряд ли бы появление незнакомой женщины с ребенком могло здесь пройти незамеченным.
Они проехали по центральной улице и очутились на дороге, тянущейся вдоль озябших полей. Даже снег их не грел. Снега не было... Лишь черные вороны кружили над черной землей, иногда опускаясь на высаженные вдоль дороги деревья. Глеб опустил стеклоподъёмник, в надежде остудить кипящую голову. Вдохнул густой аромат отсыревшего чернозема, да так и замер, прислушиваясь.
- Олег, выключи радио и притормози.
Так и есть... Где-то неподалеку звонили колокола.
- Посмотри по карте, здесь есть какой-нибудь храм? - скомандовал Глеб, перекрикивая шум крови в ушах.
- Есть, Глеб Николаевич. Не просто храм. Монастырь. Популярная достопримечательность. Мы здесь как-то дочку друга крестили. Хорошее место.
- Знаешь дорогу?
-А как же.
-Тогда поезжай...
Дорога была не то, чтобы хорошей. Колдобина на колдобине, так что машина подпрыгивала. Или это что- то внутри подпрыгивало, будто повторяя изменившийся график его кардиограммы. Вверх-вниз, вверх- вниз... До удушья.
Они уже припарковались у древнего монастыря, когда у Глеба зазвонил телефон. Он взял трубку. Сжал что есть силы в ладони.
-Да?
Несколько долгих секунд в трубке не было слышно ни звука. А потом послышался тихий Ниночкин плач.
- Наташа, маленькая, у вас все хорошо?
- Нет, - всхлипнула та. - Нет...
- Я могу чем-то помочь? Что-то сделать, чтобы...
- Забери нас, Глеб... Пожалуйста, забери... И никому не отдавай, пожалуйста... Я... я не могу без тебя. Ничего не получается. Но и без Нины я тоже не смогу. Если ее отберут, я...
- Никогда. Ты меня слышишь? Я никогда не позволю забрать ее у тебя. И никогда не позволю еще раз тебя обидеть.
Она рассмеялась в трубку. Всхлипнула. Забормотала что-то, утешая плачущую дочь.
- Наташ... Наташа, где мне тебя найти?
- В Свято-Николаевском женском монастыре, - прошептала она после короткой паузы. - Спроси у кого- нибудь новенькую Наталью из певчих.
Он и спросил. У ссохшейся, щуплой старушки, зачем-то метущей и без того идеально чистую, выложенную плиткой, дорожку.
Найти Наташу было несложно. Гораздо сложнее было совладать с собой, когда впервые ее увидел. Осунувшуюся и похудевшую, с потрясенно распахнутыми полными слез глазами.
- Как ты... Как...
Громов не стал ничего объяснять. Он вообще не был уверен, что способен хоть что-то произнести. Все, что ему было нужно - коснуться. Убедиться, что она настоящая. Стоит перед ним и тихонько плачет. Подошел вплотную. Обнял. Стиснул так, что, может быть, даже больно ей сделал. Вот только никто не жаловался. А лишь еще сильнее в него вжимался, сплетался, срастался с ним.
На узкой кровати у окна заплакала Нина. Глеб еще раз жадно втянул в себя чуть изменившийся аромат своей женщины. Коснулся губами ее волос. Медлить было нельзя, а у них еще будет прорва времени на то, чтобы поговорить.
- Что с Ниной?
- Я не знаю. Температура не падает...
- Значит, разберемся. Собирайся...
Сборы не отняли много времени. У них и вещей толком не было. У его девочек... не было толком вещей. Гораздо больше заняли объяснения с настоятельницей. Но та была женщиной мудрой, и тоже не стала томить. Минут через сорок они были уже на пути в столицу.
Бестолково поглаживая Наташу по спине, то прижимая ее к себе, то снова отпуская, Глеб в который раз порадовался, что взял водителя. Иначе она не смогла бы устроиться у него на коленях, не смогла бы плакать в его колючую шею и нашептывать бесконечные «прости». Не то, чтобы он в них нуждался.
Нет! Её в вины в происходящем не было. Он сам сплоховал, до последнего откладывая объяснение с Ларисой. Примерно понимая, какой грязью это может для них обернуться, он напрасно так долго тянул. Может быть, его как-то оправдывал тот факт, что это было лишь их! То, что между ними происходило... И это было настолько прекрасно, что он меньше всего думал о том, что скажут люди. Плевать... Ему было плевать на то, что и кто скажет.
- Ты ни в чем не виновата, слышишь? - прошептал Громов, когда Наташа в очередной раз извинилась. - Это я виноват. Мне нужно было ей все рассказать. Мне. И никому больше.
- Я так боюсь...
- Чего? Её угроз? Да брось. Ты ж, Наташка, и знать не знаешь... а я, между прочим, не последний в стране человек. Свое защитить мне хватит и сил, и ресурсов. Поняла?
Она кивнула и, снова спрятав лицо у него на груди, тихо заплакала. Больше они не говорили. Не было сил. Да и слов не хотелось. С головой хватало того, что она была рядом с ним. Снова рядом, а значит, все другое будто переставало существовать. И хоть он еще до конца не ожил - сказывался пережитый стресс, но дышать уже получалось. И он дышал... ей.
- В больницу? Или вызовем врача на дом? - прервал долгое-долгое молчание Громов, когда они уже въехали в город.
- Давай пока на дом. Вдруг там ничего серьезного, а я напрасно развела панику?
Глеб чуть сместился, коснулся губами крохотного лба малышки. В теплом салоне машины они расстегнули на ней комбинезон и сняли теплую шапку.
-Температура есть, но не думаю, что это что-то серьезное. Олег, давай нас домой.
Домой... Это слово с появлением Наташи обрело для Глеба совсем другой смысл. Он так долго блуждал на этом мире, сменил столько мест дислокации, а что такое дом - понял лишь на пятом десятке лет жизни. Благодаря ей понял. Дом - это вовсе не стены. Не то место, где ты спишь, ешь, куда возвращаешься после работы. Дом - это там, где тебя ждут и любят.
Переступив порог квартиры, Наташа расплакалась. То есть... Она и до этого плакала всю дорогу, а после с ней случился самый настоящий нервный срыв. Но она не закрылась, как Глеб боялся, наоборот... Она заговорила. Сбивчиво, кусая губы, теряя мысль и перескакивая на другую, глотая половину букв, обрушивая на него весь хаос своих мыслей. И чего только Глеб не услышал. Правда! Но самое главное то, что она любила его. Безумно, нечеловечески... Наташка сама так сказала. Нечеловечески. Вот как.
А потом все же приехал доктор. И им пришлось прервать этот странный, изматывающий души монолог и сосредоточиться на словах педиатра. Не обнаружив у Нины ничего серьезного, тот высказал предположение, что виной всему первые зубки малышки.
- Первые зубки, надо же... А когда вы ушли - их еще даже в планах не было, - прошептал Глеб, без сожалений отдавая свой палец на растерзание пока еще беззубому рту дочки.
- Она подросла, правда?
- Угу. Вон, какие щеки...
Они лежали на кровати, положив между собой дочь, и с интересом за ней наблюдали. А та, кажется, только радовалась вниманию родителей, ненадолго отрывалась от его пальца, причмокивала, и улыбалась, пуская слюни.
- А грудь? Она не кусает грудь? - вдруг опомнился Громов.
- Нет... Давай, кстати, ей уже пора подкрепиться.
В заботах о дочери прошел целый день. Вечер опустился на город. Порознь они провели Новый год и Рождество, свои самые длинные, самые долгие ночи - ночи друг без друга, которые теперь для них остались позади. А впереди их ждало лишь самое лучшее. И самое светлое.
Быстро обмывшись, Глеб вернулся в спальню. Наташа стояла возле окна. Мягкий лунный свет омывал её тоненькую, ничуть не испорченную материнством фигурку. Лишь маленькая грудь сейчас, кажется, стала еще тяжелее, и отросли волосы.
- Нина уснула?
- Угу. Я переложила ее в кроватку... - прошептала Наташа, не отрывая взгляда от сизого зимнего неба, раскинувшегося за окном. Глеб подошел ближе. Он не стал одеваться. Лишь обмотал вокруг бедер полотенце. Но сейчас сбросил и его, давая почувствовать ей силу своего желания. Глеб не мог... физически больше не мог без нее обходиться. Широкие ладони коснулись голых бедер и скользнули вверх по ногам, поднимая тонкую шелковую сорочку. Вслед за ними по коже промчались волной мурашки, Наташа выгнулась и застонала, цепляясь пальцами за подоконник.